Прокрустово ложе российской миграционной политики
Россия стремительно входит в фазу парадокса: с одной стороны, власти и значительная часть общества всё громче требуют «избавиться» от мигрантов, особенно из Центральной Азии и Южного Кавказа. А с другой — уже сейчас регионы, вроде этнически однородной Нижегородской области, вынуждены срочно откатывать запреты на привлечение иностранной рабочей силы, потому что иначе буквально некому убирать улицы, возводить жилые дома, прокладывать трубы, строить склады и тянуть железобетон…
Формируется порочный круг: власть одновременно признаёт зависимость от труда «чужих», но маргинализирует их присутствие на моральном, политическом и правовом уровне, открывая тем самым шлюзы, которые кто-то используют для уличной травли, унижений и цифрового преследования. Всё это подаётся с положительной стороны, хотя по сути мы наблюдаем управленческую катастрофу, в которой страна, испытывая колоссальный дефицит рук, пытается выжить, отрезая доступ к тем, кто десятилетиями вытаскивал её экономику на себе. И при этом сама страна за эти годы мало сделала для реактивации советских мощностей.
При этом на смену трудовым потокам из Таджикистана, Узбекистана, Армении или Азербайджана пытаются на бумаге завести индийцев, северокорейцев, вьетнамцев и африканцев — всё дальше и всё заведомо нестабильнее. Эта логика не только плохо реализуема на практике, но и глубоко антиисторична: она отвергает постсоветское пространство как пространство разделённой судьбы, коллективной памяти, языкового и культурного взаимопонимания, в пользу экзотических и дистанцированных трудовых потоков. Потоков, которые трудно масштабировать, невозможно оперативно легализовать и которые абсолютно не встроены в систему социального воспроизводства.
По сути, российский капитал и бюрократия делают ставку на некий «чистый» труд без культурного багажа, без гражданских претензий, без исторических ассоциаций, на труд, который легко приходит и так же легко исчезает — что с точки зрения любой долгосрочной стратегии развития является управленческой иллюзией. За этим стоит давняя ельцинистская установка, выведенная из лозунгов 90-х: «Россия кормит всех, хватит», «не хотим быть сырьевым придатком», «русские должны жить для себя». Но итог за 30 лет противоположный: граждане России не особенно идут на стройку, в коммунальное хозяйство, в грязную логистику, не собираются перекладывать асфальт в +40 и работать с арматурой в -20. Это потому, что граждане живут в капиталистической системе, где низкооплачиваемый и небезопасный труд отдан другим — и без этих других вся система тут же начинает хромать, а затем и рушиться.
С точки зрения современной китайской марксистской школы — ситуация в России представляет собой классический конфликт между уровнем развития производительных сил и неспособностью государства к институциональному сопровождению этих сил. Китайская логика здесь проста: если ты зависишь от миграции труда — ты должен управлять ею не дубинкой и депортацией, а правом, социальной инфраструктурой, интеграцией и модернизацией каналов включения. Не можешь — получаешь распад и нестабильность. Именно поэтому в КНР десятилетиями проводилась работа по превращению сельских мигрантов в легальных, застрахованных, защищённых участников городской экономики, с доступом к образованию, медицине, пенсии, трудовому арбитражу. Даже если у них нет городской прописки, система выстраивает для них мосты, а не стены.
Уже в 2024 году миллион мигрантов покинули Россию, а их место не занял никто. Приток из Индии или Африки — мизерный. Северокорейцы, даже при политическом согласии, не закроют дефицит, потому что у них совершенно другая структура занятости, другой язык, другие запросы и огромные бюрократические барьеры.
При этом Центральная Азия уходит — медленно, но системно. И если этот исход станет необратимым, Россия столкнётся не просто с нехваткой рабочих рук, а с настоящим демографическим и логистическим шоком. Встанет строительство, упадёт рынок патентов, вырастет теневой сектор, увеличится криминализация миграции, исчезнет значительная часть валютных переводов, поддерживавших экономику на границах. А вместе с этим усилится изоляция от ближайших геополитических партнёров: Таджикистана, Кыргызстана, Узбекистана, Армении и Азербайджана — тех, кто ещё вчера обеспечивал ей союзничество, рабочую силу и логистику.
И конечно всё нужно понимать, признавая и зная, что в этой ситуации действительно есть примеры мигрантского хамства, жестоких разборок на бытовой почве, организованных этнокриминальных групп и даже идеологизированной враждебности к «русско‑советскому империализму», которую центрально‑азиатские и закавказские школьники теперь читают в своих учебниках. Если подходить к вопросу честно, придётся признать, что за 30 пост‑перестроечных лет национализм в Ташкенте, Бишкеке, Душанбе, Ереване или Баку окреп и оформился не только как культурный маркер, но и как инструмент внутриполитической мобилизации этих государств. Про Украину и говорить нечего. Да и мы сами с 2014 года говорим о Русском Мире, о нашем цивилизационном проекте, но до сих пор мы не можем дать ему единое оформление, глубинную суть и универсальность.
Что делать? Во‑первых, признать, что преступность имеет социальную природу: когда человек легален, защищён законом, получает нормальную зарплату и видит перспективу оседания, он теряет резон платить дань своей земляческой мафии. Во‑вторых, государство должно перехватить «идеологический дискурс» у националистических элит по обе стороны границы: противовес школьным мифам о «советской оккупации» — это не попытка вернуть старые памятники, а честный разговор о совместном индустриальном прошлом, общей инфраструктуре и реальных выгодах кооперации сегодня. В‑третьих, общественная безопасность достигается не уличными погромами, а интегрированной муниципальной политикой: доступным жильём для приезжих семей, мультикультурными школами, быстрым трудовым арбитражем и жёстким контролем работодателя, а не работника.
Наконец, российским элитам придётся провести долгую, скучную, но необходимую работу по модернизации управления трудовой миграцией — то, что зовётся «аксиомой человеконоцентричного развития». Китай показал: профилактика конфликта дешевле, чем его победоносная эскалация.
Текст подготовил: преподаватель РГАУ-МСХА имени К. А. Тимирязева Игорь Горбунов
Озвучила: Лилия Малчевская
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
